Кяхта и Алтанбулаг - по сути один разделённый границей город, как прибалтийские Валга и Валка или прикаспийские две Астары. Вот только отголоски давней бюрократии, которая пронизывала всю историю Кяхты и Великого Чайного пути, живы и в наше время: российскую границу тут нельзя перейти пешком. Как результат, на то, что можно было бы преодолеть за 15 минут, может уйти и весь день.

Морально готовые к этому, мы покинули кяхтинскую гостиницу, и на пустой парковке перед КПП к нам подошёл вдруг одинокий человек в берете, олимпийке и трениках, смугловатый и тёртый, но явно не монгол. Он поздоровался и с едва заметным акцентом спросил, хотим ли мы в Монголию, и получив утвердительный ответ, предложил за 500 рублей провезти нас через границу, а за 1000 - доставить в Сухэ-Батор. Дядька показался нам каким-то мутным, но и выбирать не приходилось, и вот уже мы грузили рюкзаки в его праворульку. КПП прошли быстро, причём у шлагбаума пограничники пытались подсадить в машину молодого долговязого монгола, но о чём-то с ним перекинувшись не по-русски, водитель поехал дальше.

На границе он помог нам заполнить миграционки, и понемногу, слово за слово, мы начали осознавать, что нам не просто повезло, а повезло невероятно: Борис оказался последний русский человек в своём городе. В Кяхту он ездил забирать какую-то автозапчасть, которую заказал по интернету, и только пройдя границу, попросил нас подождать, пока зайдёт в автосервис. В прямой видимости от мастерской стояли обменники, где я тут же стал миллионером - курс тогда был что-то около 50 тугриков за рубль, и более того, именно в этих обменниках он оказался лучшим на нашем дальнейшем пути к Хубсугулу и Мондам.

Дядю Борю мы прождали минут 40, но зато дальше он спокойно ждал нас то у музея, то у видовой точки: в Монголии вообще спешить не принято, а Борис определённо тосковал по общению на родном языке, да и показать свою родину гостям ему было приятно. В несколько остановок мы осмотрели Алтанбулаг, а затем узкая асфальтовая дорога увела на простор зелёной степи, уходивший к далёкому лесу. С прошлого приезда я знал, что монгольский пейзаж немыслим без юрт - они тут и жильё скотоводов, и дачи горожан, и "нахаловки" на окраинах:

С южной стороны над степью нависает купол горы Дулаанхан (1553м), и Борис сказал, что под этой горой - его деревня. Его отец оказался в Монголии после войны, возможно пытаясь спастись от разрухи и голода, а в итоге женился на монголке и срубил избу в только-только начавшем оседать на одном месте селении.

Там и родился Борис - по крови монгол наполовину, но по самосознанию - однозначно русский человек. Небольшая, несколько десятков человек, община существовала в Сухэ-Баторе при Советах, а дальше кто уехал, кто помер (тем более в 1990-х отношения Монголии с Россией были вполне в духе постсоциалистических стран), и в 21 веке дядя Боря остался один.

Но дело в том, что он был женат на монголке, и его сыновья, русские по крови уже лишь на четверть - наоборот, по самосознанию на 100% монголы. Бориса это расстраивало, но что он мог поделать? На полпути в Сухэ-Батор ему вдруг позвонил сын, и в какой-то момент диалог перешёл на русский: парень на том конце трубки знал, что отец это любит, и Борис начал почти напоказ язвить: "А, ластишься, по-русски заговорил!". Но в остальном жизнью дядя Боря был вполне доволен: работа есть, зарплата сносная, монголы относятся хорошо.

Про Дулаанхан, глядя в его сторону с ностальгией, дядя Боря поведал легенду: название горы означает Тёплый хан, и якобы давным-давно шедшее по морозу ветреной степью войско уже было готово околеть, но нашло у подножью затишный и полный дров угол для лагеря.

В деревеньке же, как пишут в путеводителях, находится последняя (правда, видимо, не во всей Монголии последняя) мастерская традиционных луков и стрел, на изготовление комплекта которых мастеру нужно 2 месяца. Борис припомнил - да, есть там такие, и в его детстве с луками даже охотились.

Мир былого немного представлен в музее Алтанбулага. 18 марта 1921 года сержант Сухэ-Батор, избранный на первом съезде Монгольской Народной партии в Троицкосавске главой ополчения, разрушил китайскую крепость Маймачен и освободил приграничный посёлок. Тот прорыв границы стал точкой отсчёта Монгольской Народной республики, ну а на его 50-летие в Алтанбулаге открыли революционный музей. В постсоветское время он стал краеведческом Селенгинского аймака, но я даже не уверен, что экспозиция при этом как-то изменилась: у её этнографической части вполне советский вид.

И хотя на Селенге живут племена самых что ни на есть бурят-монголов, к одному или другому народу относимых скорее по гражданству, национальные костюмы тут совсем другие, чем в музеях Новоселенгинска или Кяхты. Впрочем, национальные ли? Может просто жизнь на торговой дороге дала возможность наряжаться в китайские шелка. Зато на головах у манекенов "32-пальчатые шапки" с загнутыми наверх полями и коническими тульями с бляшкой из кедра наверху. Их шили из 32 сегментов: в Бурятии считается - по числу духов-хранителей Селенги, а в Монголии - по 32 поколениям.

Музыкальный уголок, в центре которого пианино, явно когда-то стоявшее в доме свободно говорившего по-русски инженера или начальника с образованием БурГУ. Остальное, слева направо: смычковые их-хур ("монгольский контрабас" с трапециевидным корпусом), вообще не известный в России (то есть не знакомый бурятам) жижиг-хуучир странной формы, два моринхура (главный монгольский музыкальный инструмент, тоже с конской головой) и щипковая ятга - "монгольская цимбала".

Утварь юрты с медными кружками и резными мешалками - и в Бурятии я тоже не припомню именно таких вещей:

А вот для гостя из Улан-Батора экзотикой будут серпы, косы и плошки зерна: аймак Сэлэнгэ обеспечивает скотоводческой стране около 40% земледелия. И подозреваю, принесли его сюда именно такие люди, как отец дяди Бори.

О том, что это житница страны, у въезда в Сухэ-Батор напоминают колоссальные элеваторы типового советского проекта и золотистая стела в виде колосьев на автокольце. Налево - дорога вглубь страны, но дядя Боря сначала повёз нас направо.

За промзоной и частным сектором город встречает буддийским дуганом (одним из нескольких попавшихся нам на глаза):

И, внезапно, церковью мормонов. Надо сказать, из 7 виденных мной городов Монголии именно Сухэ-Батор выглядит самым христианизированным... но может, дело в земледельческом укладе: где крестьянство - там и христианство?

А вот что сверх-типично для Северной Монголии - это пятиэтажки с сетками под юрту...

...и балкончики в выступающих за фасад коробках. Мы ещё увидим их в Дархане и Эрдэнэте, а вот в Улгие, Ховде и Мурэне не припомню таких.

Минутка монгольского хипстерства:

Напротив всего этого так и тянется промзона, а потом её сменяет сердце города - вокзал:

Который и определил судьбу этого места. Деревенька Цаган-Ээрэг у слияния Селенги и Орхона известна с 1920-х годов, но центром Селенгинского аймака тогда был куда более крупный и развитый Алтанбулаг. Пока в 1939 году к пограничной станции Наушки со стороны России не подошла железная дорога, явно ждавшая продолжения на юг.

С учётом монгольского бездорожья, это сулило невиданные ранее перспективы, и хотя Трансмонгольскую магистраль дотянули до Улан-Батора лишь в 1947-49 годах, уже в 1940 Цаган-Ээрэг получил статус города, администрацию аймака и героическое название в честь освободителя страны. С последним монголы, впрочем, переборщили что американцы с Вашингтоном: есть ещё аймак Сухэ-Батор, но он лежит на другом конце страны.

Улан-Баторская железная дорога (это её официальное название) наполовину принадлежит властям Монголии, а наполовину - РЖД. Это отлично видно по вокзалу 1970-х годов: снаружи он укатан в сайдинг, зато внутрь свободный вход без рамки, металлоискателя и толпы уполномоченных дармоедов. В зале тускло и тоскливо, но работает железная дорога вполне, и если бы нам надо было в Улан-Батор - то мы бы спокойно уехали в ночь:

А вот сюжет типично монгольский: по железной дороге тоже можно кочевать! Хотя всё же скорее это дачники, чем араты.

Поодаль - видимо, изначальный вокзальчик или во всяком случае какое-то здание времён постройки железной дороги:

Напротив которого грустно стоит одинокий тепловоз М62 на постаменте. Построенный в 1980 году в Ворошиловграде (Луганске), он ровесник скорее здания вокзала, чем станции:

Так как до социалистической революции монголы не то что городов, а даже сёл-то почти не строили, архитектура тут абсолютно советская. Я бы сказал - от России она отличается на уровне Средней Азии, но не Армении или Грузии. Напротив вокзала и тепловоза - ряд приземистых сталинок на пару квартир:

Включая два угловых магазина в том же стиле, один из которых укатан в сайдинг:

А ряд типовых частных домов с деревянными солнцами на фасадах...

...упирается в что-то вроде концертного зала и за ним новостройку больницы, которую издали легко принять за монастырь:

От вокзала с пол-километра до центральной площади Сухэ-Батора. От улицы её отделяет скверик с буддийской аркой...

.... и странной композицией, которая на самом деле посвящена меркитам - могущественному монгольскому (по некоторым версиям - тюркскому, а то и самодийскому) племени, в 11-13 веках кочевавшев от Орхона до Байкала. Весьма экспрессивные лучники обозначают три меркитских рода - увасы, хааты и ведущие среди них удуиты:

А за сквером - типичная советская главная площадь. Всё как полагается: сталинка (чойбалсанка?) мэрии, брежневки (цеденбаловки?) районной управы (на позапрошлом кадре справа) и ДК, где, если я верно перевёл вывеску, обитает ансамбль "Селенгинская Волна":

У дома культуры - стела с орденами, а перед мэрией - конечно же, памятник тому, в честь кого назван город: если от Ильичей монголы избавились, то своих красных героев - умеренно чтут. Дамдины Сухэ (то есть Сухэ Дамдиныч - фамилий у монголов тогда не было, а отчества пишутся впереди имён) родился в 1893 году на Керулене, но вряд ли запомнил берега той реки, текущей в Далайнор по востоку Монголии.

Дамдина бежал на Керулен из Внутренней Монголии, где его предков в нескольких поколениях знали как сайнэров - дословно "удальцов": жизнь под пятой дома Цин породила целую субкультуру "робин гудов". В большинство своём сайнэры были конокрадами, но лошадей угоняли у китайско-маньчужрских офицеров и чиновников, а награбленным делились с соплеменниками. И вот, поняв, что на родине его слишком хорошо знают, сайнэр Элбэгийн Тугэ ушёл на Керулен, где его сын Дамдина женился на аратке Ханджав. Там, однако, разбойничий род не прижился, и ещё когда Сухэ был младенцем, его родители перебрались в Ургу.

Дамдина работал подёнщиком сперва на китайцев в маймачене (торговом квартале с особыми, почти монастырскими порядками), затем - на русских в посольском квартале, и играя с белыми голубоглазыми детьми, Сухэ даже немного освоил их язык. Родители смогли обучить сына грамоте, а в последние годы Цинской монархии Сухэ устроился ямщиком и влюбился в девушку Нэмэндеэн Янжиму из богатой семьи... причём вполне обоюдно: уже в 1911 году, хотя родители запретили ей встречаться с бедняком, Сухэ стал отцом.

Примерно тогда же в Пекине рухнул дом Цин, а Монголия откололась от Китая как теократическая монархия. Её глава Богдо-гэгэн, впрочем, показал себя реалистом и озаботился созданием армии - конечно, не без помощи русских офицеров. В армию пошёл и Сухэ - сначала истопником при казарме, но вскоре подружился с Усатыми и был зачислен ими в пулемётный эскадрон. Теперь родители Янжимы сочли за честь брак дочки с офицером, состоявшийся в 1913 году, а ещё год спустя Сухэ чуть не обрушил всю карьеру, ввязавшись в армейские беспорядки.

Кадровый голод, конечно, сгладил последствия, и всё же из сытой столицы Сухэ отправился служить в дальнее пограничье. Где и стал -Батором в 1918 году за победу над мятежным баргутами Шударга-Батора Бавужава, которые в партизанских рейдах доходили до Чанчуня (это ближе к Жёлтому морю!), а отчаявшись одолеть Китай своими силами - пошли менять власть в Урге. Вернувшись в столицу, Сухэ-Батор оставил службу и устроился в типографию, а тем временем без российской поддержки Монголию вновь подчинил Китай.

В 1919 Сухэ-Батор вступил в подпольную организацию "Консулын-дэрж" ("Консульский холм" - по кварталу, где была конспиративная юрта), а когда ещё год спустя большевики вернули контроль над Кяхтой и границей, оказалось, что грамотный и владеющий русским боевой офицер - как бы не самый ценный кадр подполья.

После нескольких делегаций (Сухэ-Батор не заезжал дальше Иркутска, а коллеги его доходили и до кремля) подполье стало Монгольской Народной партией, а возглавив армию и воспользовавшись тем, что китайцев из Урги выбил мнивший себя новым Чингисханом забайкальский казак и остзейский барон Роман Унгерн-фон-Штернберг, Сухэ-Батор возглавил освобождение Монголии.

Формально красные монголы восстановили теократическую монархию Богдо-гэгэна, авторитет которого даже среди них был непоколебим. Но вот переродиться ему уже не дали: со смертью духовного лидера в 1924 году была провозглашена социалистическая Монгольская Народная республика, 2-3-е (если считать Туву) такое государство в мире и соответственно 1-2-й союзник СССР. Сухэ-Батор до этого не дожил: грызня среди степных коммунистов началась ещё при Богдо-гэгэне, и расстреляв немалую часть своих бывших соратников, освободитель Монголии вдруг сам простудился и умер в 1923 году. Слухи об отравлении никто пока так и не смог подтвердить, но поговаривают, продуло вождя как раз-таки на инспекции тюрем...

Дальше было ещё много всего, но Сухэ-Батор раз и навсегда остался в истории Монголии героем-освободителем. Янжима, взяв себе имя мужа как отчество Сухбаатарыин, пережила его на 40 лет и в истории осталась освободительницей монгольских женщин. Город в честь "монгольского Ленина" нарёк в 1940 году "монгольский Сталин" Чойбалсан, а построил больше Цеденбал - "монгольский Брежнев".

С тем же успехом, впрочем, Цаган-Ээрэг могли бы назвать и Орхон - самая крупная из рек, находящихся в Монголии целиком от истока до устья (1124км), мощностью примерно с Москву-реку (120 м³/с), неспешно течёт рядом.

Хотя и открытым реке Сухэ-Батор не назвать: берег Орхона заросший, а на примерно половине длины города ещё и отделённый от кварталов станцией и промзоной:

Ну а если по прошлым кадрам вам кажется, что мы поднимаемся наверх - то вам не кажется. Советская Монголия строилась как бы с чистого листа, а вот постсоветская считает себя преемником империи Чингисхана. Так что и герои у неё свои:

Сухэ-Батор, назначенный столицей меркитов, на такие персоналии богат - ведь этот народ сыграл особую роль в судьбе Потрясателя Вселенной. Причём - ещё до его рождения: однажды молодой Чиледу, брат вождя удуитов Токто-беки, очень довольный жизнью возвращался в родные кочевья - с невестой Оэлун из племени олхонутов. На полпути, однако, молодожёнов разлучили борджигины - сероглазое племя с Онона.

По преданию, Оэлун сдалась их вождю Есугэю, чтобы спасти любимого, и даже успела отдать ему с собой рубашку - этот жест значит примерно "с тобой останется частица моей души". Но в итоге Оэлун прожила с Есугеем до конца его дней, а их первенцем где-то в 1170-х стал Тимуджин. Потеряв отца и сам несколько раз побывав на грани гибели, в 12 лет он возглавил борджигинов, увёл в верховья Керулена, а там женился на Бортэ из племени хонгиратов... и вот тут-то, в 1184 году, Тохта-беки заявился в Тимуджиновы кочевья взыскать батин должок.

Меркиты похитили Бортэ, а Тимуджин, видя, что силы не равные - просто сбежал, однако именно этот не самый красивый ход оказался верным. Собрав друзей, то есть других вождей, с которыми успел познакомиться в скитаниях, Тимуджин пошёл на север и в том же 1184 году выиграл свой первый крупный бой где-то между Хилком и Чикоем. Как следует оттоптавшись на меркитах, Тимуджин увёз столько трофеев и пленников, что основал собственный улус, и среди трофеев этих оказалась Хулан, дочь вождя увасов Дайр-Усуна.

Отдав меркитам одну жену, Тимуджин получил назад двух, между которыми быстро распределил обязанности: Бортэ осталась хранительницей очага и матерью наследников империи, а Хулан сделалась походно-полевой женой, сопровождавшей Чингисхана во всех дальних кампаниях. Не знаю, устраивала ли её роль №2: так, казахи мне говорили, что со старшим сыном Джучи, по сути сосланным в тюркскую степь, отца рассорила именно она. В 1221 году Хулан-хатун умерла где-то на краю Индии, которым Чингисхан преследовал Джалалддина Мангуберти, принца-мстителя из растоптанного им Хорезма.

Рассеянные Чингисханом в ещё нескольких войнах, меркиты уже не возродились как историческая общность. Их роды вошли в состав иных племён, а земли заселили сначала баргуты, а с приходом России - буряты. Но по случаю 80-летия аймака на сопке над Сухэ-Батором в 2011 году воздвигли сверкающий памятник Хулан-хатун:

За спиной меркитской княжны поднимается каскадная лестница. В середине - обветшалый Гончигийн Бумцэнд, участник освободительного похода в 1921 году и "монгольский Калинин": при Чойбалсане он был формальной главой МНР. Рискну предположить, сюда бюст земляка перенесли откуда-то из центра:

Выше - обоо, эффектно висящее над городом:

На самом верху ещё один мемориал с почти стёртыми барельефами всадников, сущность которого мне не удалось понять:

В конце концов главное, ради чего сюда стоило лезть - это виды на Сухэ-Батор. Непривычно маленький городок, среди всего-то 25 городов Монголии он к концу списка ближе, чем к началу. Станция в таком окружении кажется непропорционально огромной, а элеваторы нависают над домами как замок или кафедральный собор:

Центр с парящими кровлями больницы:

И крупными зданиями на главной площади. Ещё одна доминанта города - труба котельной на фоне степи, провожающая в сторону Алтанбулага:

С другой стороны горы, видимо на месте Цаган-Ээрэга - самые сибирские, типично старожильческие избы с брёвнами под конёк и крышей на самцах. Хотя такие строились и в конце 19 столетия, сам этот тип попал сюда три века назад да так и законсервировался. И вот пытайся теперь понять - русские люди в них жили когда-то или монголы переняли такую конструкцию:

Соседство абсолютно привычного и даже родного и экзотическим и азиатским - в этом вся Монголия. Скажем, мотоцикл тут транспорт не просто очень популярный, но и для всей семьи:

Поодаль за горой - ещё какая-то не слишком живая промзона, а на её фоне - символические Ворота в СССР, поставленная видимо в 1940-е годы, когда дорогу на Алтанбулаг ещё не благоустроили, а за этой грунтовкой лежал весь мир.

Левее за приречной скалой видно слияние Орхона и Селенги: она здесь немногим крупнее, а по-настоящему разливается лишь после устья Чикоя.

В междуречье - сырая, исполосованная протоками пойма. Не то представляешь себе, когда слышишь слово "Монголия"!

Но белые искорки юрт не дадут её спутать ни с чем:

Вдоль Орхона, куда-то за Дулаанхан - и наша дорога. Вот только Дядю Борю я забыл сфотографировать...

См. также: Алтанбулаг - самый русский посёлок Монголии.